Том 2. Два брата. Василий Иванович - Страница 27

К оглавлению

— Хочу.

— Так я останусь на один день.

— А на два?

— Пожалуй, и на два! — улыбнулся Николай.

— А на три?

— Вы… вы тешитесь, Нина Сергеевна… видно, вам в самом деле в деревне очень скучно!

— А то как же!

Николай любовался молодой женщиной с нескрываемым восторгом. Он взглядывал на ее пышную грудь, на ее сверкавшие ослепительной белизной плечи и вздрагивал пробуждающейся страстью молодости.

А Нина Сергеевна шла себе спокойно, точно ничего не замечая, шла вперед, в глубь аллеи, медленно обрывая на ходу сорванную ветку.

— Что же вы молчите, Николай Иванович? Останетесь три дня?

— Три дня — слишком много. Пора к старикам.

— Как хотите. Я вас прошу, потому что (она нарочно сделала паузу)… потому что с вами скучать веселей, право. Не то, что с Алексеем Алексеевичем.

— Умных разговоров не веду?

— Во-первых, умных разговоров не ведете, а во-вторых…

— А во-вторых?

— Юный вы еще… Не совсем изломанный… и то редкость!

— Благодарю за честь…

— Не благодарите пока. Поблагодарите после.

Нина произнесла последние слова как-то особенно, подчеркивая их.

— Впрочем, вам это полезно! — произнесла она, как бы отвечая на свои мысли.

— Что полезно?..

— Наблюдать людей! — рассмеялась она.

— Вы все говорите нынче загадками, Нина Сергеевна.

— Такой стих напал.

— От нечего делать?

— Пожалуй, что и так! — промолвила она и лениво зевнула…

— А с Горлицыным пробовали скучать?

Она улыбнулась.

— Пробовала, но только он невыносим, хотя, говорят, и ученый человек. Впрочем, для Нюты Штейн он будет превосходным мужем в немецком вкусе. Она будет молиться на него, вязать ему чулки и дарить ему детей, а он будет, в качестве гениального человека, третировать ее. И оба будут счастливы.

— Вы, как посмотрю, мрачно смотрите на людей.

— Ах, если б вы только знали, как они мне все надоели, эти ваши петербургские развитые люди. Я их довольно насмотрелась. До тошноты надоели, ей-богу. И все говорят, говорят, говорят, — как им не надоест! Скучно слушать. Вы вот хоть не имеете пагубного намерения развивать меня, и за то с вами не так скучно.

— Разве другие пробовали?

— Пробовали, — рассмеялась Нина. — Все, много их там, все пробовали. Горлицын даже химии учил меня.

— Вас — химии?

— Меня и… вообразите… химии! Недели две занимался, а потом рассердился и бросил, увидав, что я хохочу и над ним, и над его химией. Присухин все-таки умнее: он химии меня не учил, но больше говорил о назначении женщины и о прелести быть другом и помощницей такого замечательного человека, как он. Разумеется, не прямо, а больше в своих красноречивых речах. Всего было! — протянула Нина. — Но самая скука в том, что обыкновенный финал всех этих попыток…

— Руку и сердце? — подсказал, смеясь, Николай.

— Вы угадали! Ужасно глупая у них манера ухаживать. Они воображают, что умные разговоры — самая лучшая увертюра к любви. Да они, впрочем, разве умеют любить? Так только, умные слова о любви говорят. Заранее знаешь, чем все это кончится, и только ждешь, скоро ли признание, или нет. Все это ужасно скучно.

Говоря, что все это «ужасно скучно», Нина Сергеевна опустила голову и в раздумье подвигалась вперед по аллее.

— Знаете ли, какой я вам дам совет, Николай Иванович, благо вы еще молоды, а я уж не молода.

— Вы… не молоды?

— Мне двадцать восемь лет, молодой человек! — произнесла она как-то степенно. — Никогда не резонерствуйте перед женщиной и не играйте комедии любви. Это может очень дорого стоить.

— Никогда не буду! — шутливо проговорил Николай.

— Не смейтесь. Теперь я серьезно говорю.

— Вас не разгадать: когда вы серьезно, когда нет.

— Выучитесь… Надеюсь, мы с вами останемся друзьями, и вы не удивите меня признанием. Правда ведь?..

— А если?.. — улыбнулся он.

— Тогда с вами будет скучно…

— И вы рассердитесь?

— Рассержусь.

«Так ли?» — подумал Николай, взглядывая на Нину.

— Так рассердитесь? — повторил он.

— И даже очень! — прошептала Нина.

Эти слова кольнули Вязникова.

— Странная вы, Нина Сергеевна!.. — произнес он.

— Странная? — переспросила она. — Вы мало еще женщин знаете! А может быть!.. Впрочем, про меня и не то говорят. Вас разве не предостерегали?

— Нет.

— Так ли? — спросила она, заглядывая Николаю в лицо.

— Положим, предостерегали.

— Я была уверена. К чему вы хотели скрыть это! Мне, право, все равно, что говорят про меня. Я к этому равнодушна.

В голосе ее звучала презрительная нота.

— Тем более что я знаю, как пишется история, особенно история хорошенькой женщины… Однако повернемте назад… Мы сегодня зашли с вами далее обыкновенного. Пожалуй, Алексей Алексеевич переменит мнение насчет ваших талантов…

Они пошли назад. Нина прибавила шагу.

— И страшные вещи рассказывали? — заговорила молодая женщина.

— Ведь вам все равно.

— Вы не верите? Мне, может быть, все равно, но все-таки женское любопытство…

— Ничего страшного. И может ли быть страшное?..

— Кто знает! — тихо проронила Нина.

— Вы хотите запугать меня?

— Ничего я не хочу! — с досадой проговорила Нина. — Так как же рисовали меня, говорите?!

— Никак, просто советовали беречься.

— Пожалуй, что вам нечего было советовать…

— Отчего мне именно?..

— Мне кажется… Оттого-то с вами и весело.

Они подходили к дому. Вся компания шла к ним навстречу.