Том 2. Два брата. Василий Иванович - Страница 29

— Ну, так сердитесь же.

И с этими словами он припал к ее руке, осыпая ее поцелуями. Она не спеша отдернула руку, пожала плечами, усмехнулась и молча ушла в комнаты. Когда Николай вернулся в столовую, ее не было. Целый вечер она не показывалась, и Николай пришел в свою комнату сердитый, что попал в глупое и смешное положение. Теперь она будет смеяться. Одна мысль о том, что он смешон, приводила его в бешенство.

«Однако ж я порядочный болван!» — обругал он себя самым искреннейшим образом.

Весь дом уже спал, а Николай еще не ложился. Он был в каком-то возбужденном состоянии: сердце билось сильней, дрожь пробегала по телу, нервы были натянуты. Он ходил взад и вперед по комнате, напрасно стараясь не думать о Нине, а между тем все мысли его были поглощены образом роскошной красавицы. То казалось ему, что она рассердилась и презирает его за его пошлую — именно пошлую — выходку, достойную разве гимназиста, или — что для нашего молодого человека было еще больнее — она смеется над ним, как смеется над Присухиным, Горлицыным и мало ли над кем еще. То, напротив, представлялось ему, и так живо, что она не сердится, нет… Она заглядывает в его глаза нежным, ласкающим, манящим взором, обвивает его шею ослепительно белыми руками и шепчет: «Я люблю тебя, люблю».

— Что за чепуха! — повторил он громко и взглянул на часы. — Уже два часа! Пора ложиться спать, но спать не хочется… душно как-то.

Николай подошел к раскрытому окну и долго стоял, всматриваясь в мрак густого, косматого сада. Хорошо так, тихо. Только ночной шорох дрожал в воздухе. Деревья не шелохнутся. Небо блестело звездами. Ласкающей свежестью дышала прелестная, тихая ночь.

Николай затушил свечку, присел у окна и задумался. На него нашло мечтательное настроение. Тоска молодой страсти, безотчетная тоска охватила его. В эту минуту ему казалось, что он очень несчастлив. Хотелось с кем-нибудь поделиться своим горем, но непременно с женщиной, с красивой женщиной.

Снизу раздался тихий скрип, точно отворились двери. Николай невольно вздрогнул и напряженно смотрел вниз. Опять скрипнула половица на террасе, через мгновение белая тень мелькнула перед его глазами и скрылась в глубине сада. Снова все стихло.

«Это она! — блеснула мысль у Николая, и он тотчас же решил идти вслед за нею. — Это непременно Нина!»

Он спустился вниз, осторожно через темную залу вышел на террасу и пошел в глубь сада, прислушиваясь напряженным ухом и напрягая взор: не мелькнет ли белая тень? Сдерживая дыхание, подвигался он вперед, но никого не было. «Уж не галлюцинация ли?» Он шел дальше, по направлению к беседке. Вдруг до него долетели тихие голоса. Они показались ему какими-то мягкими, нежными.

— В беседке… свидание, верно! — шепнул ревниво он и, не думая, что делает, как тень подвигался вперед.

Он был в нескольких шагах от беседки и притаился за деревом. Мягкий звук поцелуя отчетливо прозвучал в ночной тиши, еще, еще и еще.

— Так вот она, разгадка!.. Кто ж этот счастливец? Неужели Присухин, неужели Горлицын?

Едва успел он подумать, как из беседки раздался тихий мужской голос и вслед за тем сдержанный, ласкающий смех. Николай сразу узнал этот смех, но голос? Чей этот знакомый, мужественный, повелительный голос?

Он жадно вслушивался и в изумлении остолбенел.

— Прокофьев! — вырвался из груди Николая беззвучный шепот. — Вот кто этот счастливец, а она, она… хитрая!

Он бросился прочь и долго бродил, как шальной, в темноте сада. Это открытие совсем поразило его.

— Прокофьев и Нина! Удивительно!

Невольно тянуло его снова к беседке. Опять долетели звуки поцелуев. Опять шепот, замиравший в ночной тиши. Николай пошел было назад, как до ушей его долетело его имя, вслед за которым раздался смех. Он остановился.

— Готов и этот нежный юноша? — насмешливо произнес Прокофьев. — Для счета?

— От нечего делать! — засмеялась Нина.

— Не надоело еще?

— Тебе это не нравится? — покорно сказала Нина.

— С богом! — как-то насмешливо произнес Прокофьев. — Хищная у тебя природа. Только, смотри, не дошутись. Он ничего, юноша красивый и насчет амуров, должно быть, ходок…

Николаю показалось, что в голосе Прокофьева звучало раздражение.

— Послушай, ведь ты знаешь… видишь…

— Вижу и знаю. Нечего нам уверять друг друга, но только… а впрочем, что говорить! Тебя разве убедишь? — усмехнулся Прокофьев. — Когда его отправляешь?

— Послезавтра.

— Оставила на денек! Экая ты какая… Ну, однако, пора мне. Завтра еду.

— Завтра? И до сих пор ничего не сказал? Надолго?

— Не знаю.

— Куда… можно спросить? — послышался робкий вопрос Нины.

— Не все ли тебе равно куда? Дела.

— Странные у тебя дела! Три месяца пропадал, три месяца не писал. Я и не знаю, что ты делаешь!

— И к чему знать тебе?

— Тайны? — усмехнулась Нина.

— Тайны, моя милая… Могу только заверить тебя, что не любовные… Ну, до свиданья. Поцелуй еще раз… вот так. Да смотри, пожалей Сердечкина. Сердце у него нежное, у этого юбочника. Не смущай его… Может, из него и толк выйдет, если между хорошими людьми будет вертеться… Свежесть есть…

— Уж не ревнуешь ли ты?

— Этим не грешен, кажется… а все ж предупреди, если готовишь его в кандидаты на мое место.

— Ты с ума сошел? Тебя променять на кого-нибудь? Тебя?

— Отчего ж?

Голос Прокофьева вздрогнул, когда он сказал эти слова.

Снова послышался шепот.

— Полно, полно, Нина… я пошутил.

— Дай хоть знать о себе! — сквозь слезы говорила Нина. — Долго не видать тебя, не знать о тебе — ведь это мука. Мало ли что может случиться!